Благодаря все возрастающему интересу к сохранению окружающей среды профессия эколога будет востребована во всех производственных циклах, и люди придут к сбалансированному потреблению ресурсов наравне с переработкой и утилизацией отходов. Об этом «Парламентской газете» в преддверии Дня эколога, который отмечают 5 июня, рассказал председатель Комитета Госдумы по экологии, природным ресурсам и охране окружающей среды Дмитрий Кобылкин.
- Пять лет назад на Невском экологическом конгрессе заявили, что надо запретить использование пластиковых ватных палочек, одноразовой посуды и трубочек. Можем ли мы выйти на полную переработку пластика или нам нужно все-таки отказываться от него?
- Это один из четырех элементов твердых коммунальных отходов, которые уходят на вторичную переработку. Надо с этого начать и понять, что для нас это, конечно, проблема, но не глобального масштаба, потому что полностью заменить пластик невозможно, мы не сможем этого сделать. Но вовлекать его во вторичную переработку и использовать в дальнейшем производстве пластиковых труб, водопроводов, различных элементов, в которых нуждается промышленность, безусловно, нужно.
Многие говорят про одноразовую посуду, которая состоит из картона. Но при этом забывают, что она сверху покрыта пленкой, состоящей из пластика. Поэтому сделать абсолютно биоразлагаемую одноразовую продукцию невозможно.
Мы не можем в одночасье отказаться от пластика, но, безусловно, в этом направлении нужно двигаться. Например, благодаря научным разработкам в структуру пластика добавляют крахмал. Так мы получаем биоразлагаемый пластик. Надо дальше работать в этом направлении и продумать такую технологию, чтобы пластик мог разлагаться при попадании в почву.
- Тогда вопрос на перспективу. Вот мы выйдем на стопроцентную переработку пластика, будем раз крутить, два. Сколько можно перерабатывать этот пластик?
- Пластик можно использовать, пока он не потеряет свои промышленные свойства. Если он теряет качество, конечно, его нельзя добавлять в продукцию. А так два, три раза перерабатывать возможно.
- В декабре прошлого года Россию, да и весь мир потрясла трагедия с разливом мазута в Черном море. Его несколько месяцев убирали. Но можно ли сказать, что ликвидированы последствия разлива или какое-то время экологическая система будет еще восстанавливаться? Или она уже невосстановима на определенном уровне?
- Трагедия в Черном море заставила нас над многим задуматься и многое проанализировать. Это не ординарный случай, такого рода и такого масштаба катастроф у нас не было. Я вхожу в состав созданной президентом Владимиром Путиным правительственной комиссии по ликвидации последствий. Мы собираемся каждую неделю и обсуждаем этапность работ. Они сложные, они затратные, но инженерно и научно мы понимаем, как с этой задачей справиться. Это будет не просто, не быстро, но будет все сделано с минимальным воздействием мазута на природу.
- То есть просто убрать мазут оказалось недостаточным. Нужен комплекс работ. Сколько на это уйдет времени?
- Президент поставил задачу ликвидировать эту чрезвычайную ситуацию в кратчайшие сроки. Тянуть нельзя. Думаю, что в период минимальных штормов будут проведены определенные работы. Нужно создать специальную конструкцию, она называется коффердам, чтобы выкачать и полностью ликвидировать остатки мазута: треть его затонула, это около 4 тысяч тонн. Понятно, что надо делать, сейчас идут проектные работы, финансирование на это выделяется.
- А что с Байкалом? Это наше самое глубокое озеро с пресной водой. А в последние годы мы все чаще слышим, что есть риски испортить эту экосистему.
- По Байкалу надо принимать решения, может, переняв международные практики. Надо определиться, чего мы хотим: сохранить его как резервуар питьевой воды для всего человечества или мы все-таки развиваем туристическую инфраструктуру. Думаю, что просто закрыть озеро для посещения туристов не получится, да и не нужно этого делать. На мой взгляд, следует создавать достойную инфраструктуру с минимальным сбросом и выбросом, чтобы его вообще не было. Вот если мы такие технологии сможем применить, тогда надо развивать туристическое направление озера Байкал. Люди туда ездили, едут и будут ездить. И не только россияне, но и жители Китая — для них Байкал тоже считается священным озером. У нас не хватит служб, чтобы ограничить доступ, это очень сложно, практически невозможно. Нужно принять, что туристы после себя всегда оставляют только мусор. Поэтому надо облагораживать территорию под цивилизованное посещение, делать это так же, как во всем мире.
- Ввести какие-то ограничения?
- Ограничительные меры будут связаны с количеством мест, где могут размещаться туристы.
В прошлом году экотуристы совершили 54 миллиона посещений. Это значит, что следы посещений уже оставлены в экологических зонах. Непонятно, как сочетаются экология и нашествие человека.
На первый взгляд, это взаимоисключающие понятия. Но когда человек или семья с детьми приходит на территорию национального парка, в котором создана вся необходимая инфраструктура, им читают лекцию, проводят мероприятия, рассказывают, как себя вести в этом национальном парке, что можно делать, чего нельзя. Есть экотропы, есть специально оборудованные стоянки. Задача экскурсоводов и сопровождающих — обеспечить безопасность туристов и оказать минимальное влияние на окружающую среду.
С этим связан целый пласт, которым занимается Правительство. Создают нормативные и правовые документы, предоставляют права всем нашим национальным паркам, определяют правила. У нас наработаны хорошие практики по стране, участники между собой общаются, делятся опытом. Я считаю, что в национальных парках эти работы проходят на высоком уровне.
- Каждый год происходят пожары в лесах в Сибири и на Дальнем востоке. Уничтожаются большие массивы. По телевизору это выглядит ужасно. Но насколько серьезен масштаб катастрофы, меняется ли наша экосистема, можно ли восстановить леса и что вообще с этим делать?
- Если речь идет о неосторожном обращении с огнем, это очень плохо и с этим надо бороться:ужесточать штрафы за разведение костров в лесу в пожароопасный период и так далее. Что касается природных пожаров — они были всегда. Просто сегодня у нас максимально открыт доступ к мониторингу любой территории, в том числе со спутников. И мы фиксируем все больше и больше мест возгораний. Раньше особо такой работы не проводилось. Лес горел исторически каждый год, но это не значит, что нужно с этим мириться.
- То есть мы сегодня об этом знаем только потому, что у нас появилась техника, чтобы заснять пожары?
- Угрозы естественных возгораний были всегда. Постараюсь объяснить по-простому. Представьте себе дерево, которое живет, например, сто лет. Допустим, сосна. Каждый год с нее осыпаются иголки, каждый год слой иголок вокруг сосны становится все больше и больше. Там, где слой касается земли — там влажная среда, там, где он вырос — сухая. Туда влага практически не поднимается. Это фактически порох. Если ударила молния, дерево упало — вот вам и пожар. Природные пожары возникают по-разному. На это, к сожалению, повлиять мы не можем. А что касается пала травы, тут, конечно, надо ужесточать правила обращения с огнем в пожароопасный период. Люди должны быть более ответственными.
- В масштабах страны эти пожары катастрофичны?
- Если это природный, естественный процесс, то природа все сама отрегулирует. Это как круговорот воды в природе, только круговорот природных пожаров. Если спросить представителей науки, они скажут, что формирование золы, миграция животного мира в другие, более насыщенные природными ресурсами места — это результат в том числе и пожаров.
- Что касается дел человека. В нацпроекте «Экология» происходит корректировка целевых показателей, индикаторов и фактически формируют новые на его базе. С чем это связано? С тем, что первичный проект был как опытный экземпляр, а теперь корректируют исходя из практики работы?
- Да, мы создали пилотный национальный проект «Экология», включили в него все направления, которые беспокоят и население, и экологов всей страны, и ученых. Отработали по нему пять лет и теперь его масштабируем: включаем больше городов, больше территорий. Назвали его уже «Экологическое благополучие». Мы наработали за пять лет определенные практики по разным направлениям и провели исследования, которых у нас раньше не было.
- Какая самая главная задача нацпроекта?
- Нет такого понятия в нацпроекте, как главная задача. Я считаю, что и река Волга, где живет 62 миллиона человек, и озеро Байкал, и особо охраняемые природные территории, и сохранение краснокнижных животных, и леса — это все главное.
- Что из приоритетов наиболее затратно или труднореализуемо?
- Конечно, реформа обработки и утилизации твердых бытовых отходов. Она лежит в основе экономики замкнутого цикла, к которой мы все стремимся. Цели, которые поставил перед нами президент, очень амбициозны — сто процентов переработки. Конечно, к этому показателю очень непросто будет подойти, тем не менее такие задачи поставлены.
- А куда пойдут сто процентов переработанных отходов?
- Важно, чтобы Правительство разработало необходимые нормативно-правовые документы, позволяющие вовлекать продукты глубокой переработки ТКО в промышленность. Например, если мы биогрунт образуем как венец переработки, его нужно куда-то деть. В нем нельзя высаживать пшеницу, но делать откосы на дорогах и сеять на него газон можно. Если в таких нормативно-правовых документах будет зафиксировано вовлечение в производство биопродуктов, образованных от рекультивации того или иного полигона или переработки, например при строительстве дорог, то мы очень быстро создадим экономику замкнутого цикла. То есть за мусором и производством составляющих от мусора должны охотиться.
- А с радиоактивными отходами что делать?
- Радиоактивными и другими подобными отходами занимается только специализированная организация — Росатом. У других таких полномочий нет.
- Как подойти к ликвидации мусорных полигонов?
- Раньше неоткуда было почерпнуть технологию для решения такой проблемы, поэтому десятилетиями, лет шестьдесят копился мусор. Полигоны превратились практически в газовые месторождения. Там внутри высокая температура и скапливается газ. Его нужно извлечь и подать на факел, сжечь. И сделать так, чтобы тело полигона с годами садилось все ниже и ниже.
- То есть мусорные полигоны надо сжигать изнутри. Это так?
- Извлекая оттуда газ. В противном случае он может загореться. Посмотрим на тело полигона. Давайте представим себе усеченную пирамиду. Грубо говоря, через каждые три метра нужно пробурить скважину, обвязать это единым коллектором, коллектор вывести на пластиковые фильтры и через фильтры сжечь на факеле. И забрать оттуда максимальное количество концентрированных вредных элементов. Такое «месторождение» может работать 10 — 12 лет.
- Кто-то сегодня в стране занимается рекультивацией карьеров?
- Сейчас полное озеленение и восстановление экосистемы входят в ответственность разработчиков. То есть если это нефтяники и газовики, то рекультивация карьеров у них заложена в графике. Но надо следить за качеством этих работ. Ведь можно, например, плодородный слой насыпать, кедр посадить. Но сделать это не вовремя, например, когда снег выпал. По заказу зафиксировали, сфотографировали, а через год оказалось, что кедр не выжил. На бумаге карьер рекультивирован, а по факту все впустую.
- Развивается экологическое волонтерство, добровольцы часто выходят на уборку всевозможных территорий. Но насколько востребована и вовлечена в экономику профессия эколога?
- После того как президент задал вектор на экологию, эта специальность востребована все больше и больше. Потому что каждое предприятие, создавая то или иное производство, будет это делать по наивысшим экологическим стандартам. Других вариантов развития промышленности в России больше не будет. Девиз «намусорил — убери за собой» работает, даже если предприятие получено по приватизации и там исторически не было никаких экологических фильтров. Это миллиардные затраты, но обратного пути нет. Поэтому дети, которые хотят идти учиться на эколога, думаю, точно могут быть востребованы на предприятиях. Полагаю, что будет создан департамент экологов. И пока предприятие будет существовать, оно будет отвечать не только за производство, но и за экологию.
- Насколько опасны для мира, деревьев и благополучия человека жуки-короеды?
- Короеды были всегда. Иногда их завозили: например, купили люди итальянскую мебель, с ней завезли какого-то жучка, он взял и уничтожил целую рощу рядом. А наша птица не приспособлена, например, к этому жучку, не ест его, и он размножается. У нас есть специальные институты, которые разрабатывают растительные системы, уменьшающие численность короеда.
- То есть это такое же явление, как нашествие саранчи?
- Любая история, связанная с перенаселением того или иного организма, требует вмешательства человека.
- Куда исчезают тараканы и улетают пчелы?
- Для пчел самая большая проблема — использование пестицидов, удобрений и иных химикатов на полях. Профессиональные пасечники уходят подальше от таких мест, создают пасеки ближе к естественной среде. Пчела уникальна сама по себе и очень умна. Уничтожить пчел на Земле, даже если мы все навалимся — вдруг, не дай бог, такая дурная мысль у кого появится, — вряд ли это получится.
А вот куда исчезли тараканы? Мне много задавали таких вопросов. Я сам с Крайнего Севера, с Арктической зоны России. Помню, как много у нас было тараканов, и наблюдал, как они одномоментно исчезли с появлением и развитием сотовой связи. Не знаю, связано это как-то или нет, но такая закономерность прослеживается. Может быть, пора кому-нибудь заказать исследование на эту тему и выяснить, наконец, истинную причину исчезновения тараканов.